Оригинал взят у в Мой Крым
шум прибоя
стихает на миг...
ну давай, сверчок!
Нет, никакого «Артека» у меня в детстве не было. В «Артек» из нашей провинциальной школы ездила одна только отличница Ира. Оттуда она привезла несколько идиотских песенок, и с гордым видом распевала их с другими девчонками на заднем сиденье автобуса, в котором мы ездили “на картошку”. Это были такие пионерские пародии на песни Пугачёвой: «Есть у меня один маленький апельсин, маленький и гнилой, но всё равно он мой». Мы надевали девчонкам на головы вёдра или закидывали их картошкой, когда они доставали нас этим своим апельсином.
А на каникулах родители возили меня и брата под Сочи, в маленький посёлок курортного типа. Море мне очень нравилось, я мог часами плавать с маской, вылавливая крабов, отшельников и рапан. Но всё остальное, что помимо моря, было каким-то скомканным и торопливым. Забитые автобусы, очереди за столовской котлетой, каркающие павлины в Дендрарии и душный летний домик, в котором мы ночевали. Приятные вещи тоже случались, но редко – поймать ночью светляка, а днём увидеть радугу в фонтане-одуванчике у сочинского вокзала. Ну и ехать обратно на верхней полке.
Крым я открыл, когда мне было уже двадцать. Приятель Андрюха на своём физфаке вписался в студенческий отряд, собирать груши в Бахчисарае. Ну и я за компанию. Когда груши надоели, мы отправились хипповать на побережье. Вообще-то мы не знали, как это правильно делается, и потому хипповали как попало. Начали с Ялты, ночевали прямо в Никитском ботаническом саду, в нижней его части, которая выходила к морю. Там был такой особо мягкий стелющийся кустарник, наверняка занесенный в Красную книгу – вот на нём мы и спали. Когда нас оттуда погнали, мы уже умели жить где угодно: то в сосновом лесу под Алуштой, то на горе в Симеизе...
После Симеиза я отправился в одиночное плавание – и оказался в Рыбачьем. Вот где настоящие хиппари стояли! - целый дикий пляж голых волосатиков в феньках. Я долго брёл среди них, уже темнело, я присел покурить и услышал, как кто-то бренчит на гитаре. Дальше всё просто: спел им “Инженера на сотню рублей”, они в ответ спели “На этом берегу рок-н-ролл лучше” - и оставили меня у себя на целую неделю. Когда в конце недели кто-то разбудил меня утром и сказал, что в Москве переворот, я воспринял это как очередную шутку обдолбавшихся соседей по пляжу.
Следующим летом мы двинули в другую сторону ЮБК, в Севастополь. Сначала – на пахнущие степью развалины Херсонеса, потом на Фиолент. Там ещё есть такой подводный грот в самом конце длинного мыса... Или это было уже под Балаклавой? Тут память немного сбоит; наверное, потому, что обратно в Питер я вёз коллекцию крымских вин, из которых самым любимым до сих пор остается инкерманский "рислинг".
Накатившие затем бешеные девяностые ещё сильнее затёрли эти картинки. Мы закончили универ и разлетелись кто куда. Я долетел до Штатов. Через два года вернулся, занялся Интернетом. В отпусках катался по Европам, как типичный средне-креативный класс. Хотя нет, зачем себя обижать? Мои ломки после отпусков были, конечно же, более возвышенными, чем у других. Я ведь изрядно пожил в чужой стране, месяцами не говорил на родном языке – в общем, настоящий культурный шок и перерождение. А что увидишь за две-три недели отпуска? Лишь подделку для туристов. Только-только тебя перестало тошнить от местной еды, только ты сошёл с фальшиво-чистой дорожки в реальность - и надо возвращаться. Одно раздражение, а не отпуск. Нет, если уж ехать, то сразу в Китай и не менее чем на год!
Вместо этого я загадочным образом вновь оказался в Крыму. Знакомая позвала в Коктебель, и какой-то колокольчик звякнул в голове. А в Коктебеле я увидел Катю, и в качестве повода для знакомства позвал её на своё чтение стихов в кафе “Богема”. Получилось весело. Да не то слово - просто сорвало крышу: через несколько дней мы чуть не свалились с Генуэзской крепости в Судаке. А потом в Лисьей бухте я вдруг вернулся на десять лет назад в то самое, хипповское, когда спишь на тёплом берегу под открытым звёздным небом и чувствуешь, как поворачивается Млечный путь.
После того, как родился Кит, я десять лет не был за границей. Не хотелось вообще. Зато с Китом мы где только не лазили по Крыму: смотрели на звёзды в обсерватории Бахчисарая, рисовали пастелями в Гурзуфе, плавали с дельфинами в Партените, изучали сталактиты под Симферополем, купались в меловом озере под пещерным городом Инкермана. Конечно, всё это мне нужно было сделать гораздо раньше, в собственном пионерском детстве. Но лучше поздно, чем никогда.
А Херсонес я заново открыл вместе с Машей. Накануне её дня рожденья в 2007-м мы спонтанно рванули в Севастополь, купив билеты прямо перед поездом. Даже не знали, куда там пойти, когда из вагона вышли. Согласились поселиться у первой попавшейся тётки – но надули её, просто оставили там вещи полежать, а сами пошли на разведку... и нашли развалины древнего города на самом берегу, над торчащими пластами застывшей лавы. И опять провал в какое-то удивительное безвременье, выцветший снимок памяти вдруг вспыхивает всеми красками узнавания. Там замечательно пахло деревьями и травой, море было чистое и теплое, а людей почти не было - скальный берег надежно отсекает цивилов.
Набравшись наглости, мы прямо в этом безвременье и поселились. День рождения отмечали на камнях античного театра, где вечером показывали “Лягушек” Аристофана. По руке бродил жук-скарабей, живой бог Солнца, а в одной из трещин фундамента старинного храма оказался тайничок, где лежала маленькая магнитная карта Крыма. Я положил вместо неё красивую яшму, найденную на берегу, и эта карта с тех пор висит у нас на холодильнике.
Через три года наша дочка Ева уже слушала ветер в соснах Фороса и сочиняла сказки о том, как она "улетела на ветере". А младший наш, Лёва, ещё не умея ходить и говорить, начал своё знакомство с Крымом на вкус: он съел красную шишку от огромного кактуса, которую мы притащили с Карасана. Но паника быстро улеглась, кактус оказался съедобной опунцией.
И теперь, даже если мы долго не возвращаемся в Крым, он сам как-то оказывается рядом. Прошлым летом в семейном лагере в Белоруссии играли в игру «калах» яшмовой галькой. Мы ведь каждый год привозили с моря эти горсти красивых камешков, но только недавно я придумал, что с ними делать. В калах, манкалу, оваре и ещё несколько забавных африканских игр можно играть на одной и той же деревянной доске с лунками, надо просто купить эту раскладную доску, а приложенные к ней заводские фишки-стекляшки заменить на морские камешки, каждый из которых помнит свой берег.
Осенью из японской префектуры Акита сообщили, что я выиграл у них международный конкурс хайку. Три строчки, написанные в Херсонесе: тот самый сверчок, с которого начинается этот текст. А вы небось подумали, что это эпиграф для красоты прикручен? Нет, всё наоборот. Именно это хайку подтолкнуло меня к тому, чтобы написать свою историю о Крыме, которую вы сейчас читаете. Просто японцы запутались с моим адресом, по которому надо было послать приз, и только вчера наконец уточнили этот вопрос по емейлу. А я, читая их вчерашнее письмо, вспомнил, откуда сверчок – и за эту тонкую леску потянулось из памяти остальное.
Даже вот киберпанк взять. Роман “Паутина” кончается сценой, когда герой просыпается на пляже перед восходом. Одна из моих любимых зарисовок. Это было в Евпатории.
А ещё были “Золотой Кадуцей” и “Бронзовый Икар”, два приза за роман “2048”, полученные на крымском фестивале фантастики “Созвездие Аю-Даг”. На церемонии вручения я начал свою речь с того, что раньше у меня не было литературных наград на родине, всё какие-то японцы... «А вот когда получаешь Кадуцея и Икара в городе Партените, сразу понятно – меня наконец признали дома, у нас в Греции».
Но откуда же оно берётся, это ощущение дома? Не грек же я, в самом деле. Ностальгия по советскому детству? Да нет, я не случайно начал с рассказа про Сочи. Не тянет туда совершенно, Олимпиаду даже по телевизору не смотрел.
Море? Ну да, какой же русский не любит удрать на море! Однако и морей я повидал всяких: в Турции и Египте, в Испании и Италии, в Швеции и Финляндии, в Нью-Йорке и Флориде. Нет, не то.
Что-то другое в Крыму. Самое близкое ощущение, пожалуй, было на тайском острове Панган. Остров, вот в чём дело. Хотя формально тут можно прикопаться: из Крыма есть дороги на материк. Но мы же сто раз видели этот Сиваш: поезд идёт по воде, прямо как в "Унесённых призраками". Да-да, японцы тоже знают толк в островах. Это и в Питере чувствуется, хотя там острова очень замаскированы. Но всё равно остаются набережные, и вот они-то своими неевклидовыми маршрутами разрушают линейное время. Не надо быть Эйнштейном, чтобы это заметить: остров – особое пространство, потому и время там необычное. Иногда они даже меняются местами.
Вот почему меня смешит блохосфера с её политическими бреднями о прошлом и будущем каких-то государств. Мой остров Крым никуда не денется. Даже если он вообще исчезнет из виду. Ну и что, он у меня уже несколько раз исчезал, а потом появлялся - и вовсе не потому, что в телевизоре сказали. А потому, что я сам поговорил со старым другом, или поиграл с детьми, или поднял с земли монетку орлом вверх и вспомнил что-то важное. Тут он и появляется снова на горизонте, этот потерянный остров.
всё кончено
пропало
развалилось
кричала трубка
у меня в руке
я отвечал
что ничего не слышу
плохая связь
ужасный шум
помех -
на пляже Херсонеса
по обломкам
пяти цивилизаций
мой сын
бежит за крабом
ну давай, сверчок!
Нет, никакого «Артека» у меня в детстве не было. В «Артек» из нашей провинциальной школы ездила одна только отличница Ира. Оттуда она привезла несколько идиотских песенок, и с гордым видом распевала их с другими девчонками на заднем сиденье автобуса, в котором мы ездили “на картошку”. Это были такие пионерские пародии на песни Пугачёвой: «Есть у меня один маленький апельсин, маленький и гнилой, но всё равно он мой». Мы надевали девчонкам на головы вёдра или закидывали их картошкой, когда они доставали нас этим своим апельсином.
А на каникулах родители возили меня и брата под Сочи, в маленький посёлок курортного типа. Море мне очень нравилось, я мог часами плавать с маской, вылавливая крабов, отшельников и рапан. Но всё остальное, что помимо моря, было каким-то скомканным и торопливым. Забитые автобусы, очереди за столовской котлетой, каркающие павлины в Дендрарии и душный летний домик, в котором мы ночевали. Приятные вещи тоже случались, но редко – поймать ночью светляка, а днём увидеть радугу в фонтане-одуванчике у сочинского вокзала. Ну и ехать обратно на верхней полке.
Крым я открыл, когда мне было уже двадцать. Приятель Андрюха на своём физфаке вписался в студенческий отряд, собирать груши в Бахчисарае. Ну и я за компанию. Когда груши надоели, мы отправились хипповать на побережье. Вообще-то мы не знали, как это правильно делается, и потому хипповали как попало. Начали с Ялты, ночевали прямо в Никитском ботаническом саду, в нижней его части, которая выходила к морю. Там был такой особо мягкий стелющийся кустарник, наверняка занесенный в Красную книгу – вот на нём мы и спали. Когда нас оттуда погнали, мы уже умели жить где угодно: то в сосновом лесу под Алуштой, то на горе в Симеизе...
После Симеиза я отправился в одиночное плавание – и оказался в Рыбачьем. Вот где настоящие хиппари стояли! - целый дикий пляж голых волосатиков в феньках. Я долго брёл среди них, уже темнело, я присел покурить и услышал, как кто-то бренчит на гитаре. Дальше всё просто: спел им “Инженера на сотню рублей”, они в ответ спели “На этом берегу рок-н-ролл лучше” - и оставили меня у себя на целую неделю. Когда в конце недели кто-то разбудил меня утром и сказал, что в Москве переворот, я воспринял это как очередную шутку обдолбавшихся соседей по пляжу.
Следующим летом мы двинули в другую сторону ЮБК, в Севастополь. Сначала – на пахнущие степью развалины Херсонеса, потом на Фиолент. Там ещё есть такой подводный грот в самом конце длинного мыса... Или это было уже под Балаклавой? Тут память немного сбоит; наверное, потому, что обратно в Питер я вёз коллекцию крымских вин, из которых самым любимым до сих пор остается инкерманский "рислинг".
Накатившие затем бешеные девяностые ещё сильнее затёрли эти картинки. Мы закончили универ и разлетелись кто куда. Я долетел до Штатов. Через два года вернулся, занялся Интернетом. В отпусках катался по Европам, как типичный средне-креативный класс. Хотя нет, зачем себя обижать? Мои ломки после отпусков были, конечно же, более возвышенными, чем у других. Я ведь изрядно пожил в чужой стране, месяцами не говорил на родном языке – в общем, настоящий культурный шок и перерождение. А что увидишь за две-три недели отпуска? Лишь подделку для туристов. Только-только тебя перестало тошнить от местной еды, только ты сошёл с фальшиво-чистой дорожки в реальность - и надо возвращаться. Одно раздражение, а не отпуск. Нет, если уж ехать, то сразу в Китай и не менее чем на год!
Вместо этого я загадочным образом вновь оказался в Крыму. Знакомая позвала в Коктебель, и какой-то колокольчик звякнул в голове. А в Коктебеле я увидел Катю, и в качестве повода для знакомства позвал её на своё чтение стихов в кафе “Богема”. Получилось весело. Да не то слово - просто сорвало крышу: через несколько дней мы чуть не свалились с Генуэзской крепости в Судаке. А потом в Лисьей бухте я вдруг вернулся на десять лет назад в то самое, хипповское, когда спишь на тёплом берегу под открытым звёздным небом и чувствуешь, как поворачивается Млечный путь.
После того, как родился Кит, я десять лет не был за границей. Не хотелось вообще. Зато с Китом мы где только не лазили по Крыму: смотрели на звёзды в обсерватории Бахчисарая, рисовали пастелями в Гурзуфе, плавали с дельфинами в Партените, изучали сталактиты под Симферополем, купались в меловом озере под пещерным городом Инкермана. Конечно, всё это мне нужно было сделать гораздо раньше, в собственном пионерском детстве. Но лучше поздно, чем никогда.
А Херсонес я заново открыл вместе с Машей. Накануне её дня рожденья в 2007-м мы спонтанно рванули в Севастополь, купив билеты прямо перед поездом. Даже не знали, куда там пойти, когда из вагона вышли. Согласились поселиться у первой попавшейся тётки – но надули её, просто оставили там вещи полежать, а сами пошли на разведку... и нашли развалины древнего города на самом берегу, над торчащими пластами застывшей лавы. И опять провал в какое-то удивительное безвременье, выцветший снимок памяти вдруг вспыхивает всеми красками узнавания. Там замечательно пахло деревьями и травой, море было чистое и теплое, а людей почти не было - скальный берег надежно отсекает цивилов.
Набравшись наглости, мы прямо в этом безвременье и поселились. День рождения отмечали на камнях античного театра, где вечером показывали “Лягушек” Аристофана. По руке бродил жук-скарабей, живой бог Солнца, а в одной из трещин фундамента старинного храма оказался тайничок, где лежала маленькая магнитная карта Крыма. Я положил вместо неё красивую яшму, найденную на берегу, и эта карта с тех пор висит у нас на холодильнике.
Через три года наша дочка Ева уже слушала ветер в соснах Фороса и сочиняла сказки о том, как она "улетела на ветере". А младший наш, Лёва, ещё не умея ходить и говорить, начал своё знакомство с Крымом на вкус: он съел красную шишку от огромного кактуса, которую мы притащили с Карасана. Но паника быстро улеглась, кактус оказался съедобной опунцией.
И теперь, даже если мы долго не возвращаемся в Крым, он сам как-то оказывается рядом. Прошлым летом в семейном лагере в Белоруссии играли в игру «калах» яшмовой галькой. Мы ведь каждый год привозили с моря эти горсти красивых камешков, но только недавно я придумал, что с ними делать. В калах, манкалу, оваре и ещё несколько забавных африканских игр можно играть на одной и той же деревянной доске с лунками, надо просто купить эту раскладную доску, а приложенные к ней заводские фишки-стекляшки заменить на морские камешки, каждый из которых помнит свой берег.
Осенью из японской префектуры Акита сообщили, что я выиграл у них международный конкурс хайку. Три строчки, написанные в Херсонесе: тот самый сверчок, с которого начинается этот текст. А вы небось подумали, что это эпиграф для красоты прикручен? Нет, всё наоборот. Именно это хайку подтолкнуло меня к тому, чтобы написать свою историю о Крыме, которую вы сейчас читаете. Просто японцы запутались с моим адресом, по которому надо было послать приз, и только вчера наконец уточнили этот вопрос по емейлу. А я, читая их вчерашнее письмо, вспомнил, откуда сверчок – и за эту тонкую леску потянулось из памяти остальное.
Даже вот киберпанк взять. Роман “Паутина” кончается сценой, когда герой просыпается на пляже перед восходом. Одна из моих любимых зарисовок. Это было в Евпатории.
А ещё были “Золотой Кадуцей” и “Бронзовый Икар”, два приза за роман “2048”, полученные на крымском фестивале фантастики “Созвездие Аю-Даг”. На церемонии вручения я начал свою речь с того, что раньше у меня не было литературных наград на родине, всё какие-то японцы... «А вот когда получаешь Кадуцея и Икара в городе Партените, сразу понятно – меня наконец признали дома, у нас в Греции».
Но откуда же оно берётся, это ощущение дома? Не грек же я, в самом деле. Ностальгия по советскому детству? Да нет, я не случайно начал с рассказа про Сочи. Не тянет туда совершенно, Олимпиаду даже по телевизору не смотрел.
Море? Ну да, какой же русский не любит удрать на море! Однако и морей я повидал всяких: в Турции и Египте, в Испании и Италии, в Швеции и Финляндии, в Нью-Йорке и Флориде. Нет, не то.
Что-то другое в Крыму. Самое близкое ощущение, пожалуй, было на тайском острове Панган. Остров, вот в чём дело. Хотя формально тут можно прикопаться: из Крыма есть дороги на материк. Но мы же сто раз видели этот Сиваш: поезд идёт по воде, прямо как в "Унесённых призраками". Да-да, японцы тоже знают толк в островах. Это и в Питере чувствуется, хотя там острова очень замаскированы. Но всё равно остаются набережные, и вот они-то своими неевклидовыми маршрутами разрушают линейное время. Не надо быть Эйнштейном, чтобы это заметить: остров – особое пространство, потому и время там необычное. Иногда они даже меняются местами.
Вот почему меня смешит блохосфера с её политическими бреднями о прошлом и будущем каких-то государств. Мой остров Крым никуда не денется. Даже если он вообще исчезнет из виду. Ну и что, он у меня уже несколько раз исчезал, а потом появлялся - и вовсе не потому, что в телевизоре сказали. А потому, что я сам поговорил со старым другом, или поиграл с детьми, или поднял с земли монетку орлом вверх и вспомнил что-то важное. Тут он и появляется снова на горизонте, этот потерянный остров.
всё кончено
пропало
развалилось
кричала трубка
у меня в руке
я отвечал
что ничего не слышу
плохая связь
ужасный шум
помех -
на пляже Херсонеса
по обломкам
пяти цивилизаций
мой сын
бежит за крабом
Комментариев нет:
Отправить комментарий