Сегодня новость дня наконец-то затмила смерть Деда Мороза Хасана. И сегодня, что символично для пятницы, это новость не про убийство, не про воровство, не про детей-сирот на завтрак. Пятничная новость дня посвящена человеку, вывалившемуся из поезда в 40 градусный мороз посреди пустоты, но не потерявшему присутствия духа, бодро согнувшему руки в локтях и побежавшему вслед за уходящим поездом, вскидывая колени. При этом на этом мужчине был, что называется, белый верх и темный низ. То есть майка, треники и тапки-сланцы с торчащими пальцами. И заметьте, никакой паники. Спокойно, размял члены, вдохнул-выдохнул и побежал, напевая "Опять от меня сбежала последняя электричка".
Стоит ли говорит, что с этим мужественным человеком все закончилось хорошо! Таким образом он пробежал 7 км. Нет, поезд он разумеется не догнал, мы же тут не сказки рассказываем. Нет, но зато в таком режиме он добежал до ближайшего полустанка, где ему и оказали помощь, в которой он, как я полагаю, и не нуждался.
Во мне эта история всколыхнула воспоминания студенческой юности, когда мы летом подрабатывали в качестве проводников поезда Москва-Мурманск-Никель. За 2 лета, как я таким образом работал, случилось столько всего, что хватит на пару книг: один любовный роман и минимум один роман-авантюра. Но конкретно этот случай мне напомнил мой самый-самый первый рейс.
В город Никель мы приезжали уже поздно вечером. Из-за полярного дня там солнце светило круглые сутки, поэтому на подъезде к Никелю мне удалось оглядеть пейзаж. Это была готовая декорация к фильму про Марс. Даже менять ничего не надо: те деревца, которые боязливо стелились по оранжевому мху, в кадре можно было принять скорее за торчащую проволоку или за когти инопланетных существ, но никак не за растительность. Кое-где между мшистыми кочками проглядывала вода этой гигантской Гримпенской трясины, но она тоже была совершенно неземного цвета, так что это тоже декорацию не нарушило бы. Иными словами картина за окном не предполагала никакой вокруг жизни вообще. А когда вместо города с вокзалом поезд въехал в какой-то завод, последние пассажиры вышли, локомотив отцепился и укатил куда-то и мы остались совсем совсем одни, наедине с пустым полуразрушенным заводом и марсианским пейзажем, руки студентов сами потянулись за заначками водки. Короче через пол часа стоянки в этой пустыне весь состав не вязал лыка.
Проснулся я утром оттого, что в моем вагоне деловито шаркали какие-то люди. Я выглянул из купе, строго сдвинув брови, вагон был полон то ли рыбаков, то ли грибников, короче мужчин с немыслимо красными лицами, все в каких-то брезентовых куртках поверх толстенных свитеров. В проходе стояли их железные кузова с ремнями, мужики дружно хохотали, обсуждая что-то свое. Я вышел, прокашлялся и хриплым голосом потребовал предъявить билеты. Вагон замолчал ровно на 3 секунды, несколько десятков красных глаз уставились на меня, а потом грянул не хохот, гогот.
Прежде всего мне конечно надо было сначала умыться. Потому что тогда я бы увидел в зеркало, с каким ирокезом я вышел в люди. А потом у меня было бы время прийти в себя, и тогда я вспомнил бы, что меня предупреждали об этом явлении. Это действительно и рыбаки, и грибники, в зависимости от погоды и сезона. Сегодня это были сборщики морошки. В отсутствие работы в 90-е мужики, как и многие века до этого, кормились тем, что сами смогут добыть. В этот момент "перла" морошка, которую можно было выгодно сдать в какой-то там пункт приема и выручить каких-то денег. По традиции эти дядьки никогда не покупали билеты, а просто отстегивали проводнику какую-то копеечку. В сумме получалась неплохая цифра. А власти в виде контролеров и милиции в этом заполярье все равно не существовало никакой.
Хмуро собрав с мужиков деньги, пропустив мимо ушей плотный поток сарказма в мой адрес, я принялся убираьт вагон. Через 3-4 часа у нас был Мурманск, а вот там уже и проверки, и СЭС, и все прочие, надо было привести все в порядок, тем более, что тут еще присутствовали кое-какие следы ночной попойки. Выйдя в итоге с веником в тамбур, я обнаружил там одного из грибников. Он по-хозяйски открыл дверь и курил, задумчиво вглядываясь в пейзаж. Поезд здесь шел очень медленно. Просто потому, что чуть быстрее, и рельсы разошлись бы в стороны. И все же я сделал мужику замечание, чтобы он закрыл дверь, потому что это опасно.
- Ты в первый раз тут проводником что ли? - шумно выпустив дым, поинтересовался он, даже не взглянув на меня, - ничего, привыкнешь. Ты главное запомни, что человек сам по себе не несет зла. Если ты ему зла не несешь, то и он не несет.
Я понял, что он все равно дверь не закроет, все равно будет тут стоять и курить, а вместе с этим нести свою философию про добро, а у меня по-маленьку начинала болеть голова, так что я смирился и продолжил подметать тамбур, краем уха слушая поучения рыбака.
- А зло все от баб! - неожиданно вывернул свою философию на наболевшее мой собеседник, - Вот ты к ней с добром, а она нет, все норовит укусить побольней. И опять же войны все из-за баб! Людям-то показаться перед этими лярвами покрасивше надо, вот и калечат друг дружку!
Это разделение человечества на людей и прочих баб выдавало в нем философа с глубокой душевной раной.
- Так что ты, паря, учти! Ебать их - еби! Но душу свою им не давай! Сожрут и в зубах еще поковыряются, чтоб и следа от души твоей не оставить, - от помолчал, - Так-то. Ну прощай!
На этих словах он прыгнул. Я замер в ужасе. Самоубийство?! Причем в первом же рейсе?! Вот это карьера!!! Быстрее реагировать! А что делать-то? Стоп-кран в такой ситуации-то можно рвать? Елки, как назло все эти правила из головы вылетели. Я дернулся к открытой двери и увидел картину, которая до сих пор стоит у меня перед глазами:
Розовое восходное солнце освещало оранжевую мшистую равнину. Кое- где сверкала болотистая вода, так что пришлось немного щуриться, от чего солнечные лучи и блики от воды получили радужную окраску. Поезд тут делал плавную дугу, поэтому, выглянув наружу, можно было увидеть весь состав, от старенького тепловоза, до последнего вагона. И во всем поезде, тоже радужно бликуя на солнце, были вот так же открыты двери, и отовсюду медленно, как в замедленной съемке, сыпались мужики. Один за одним они прыгали из поезда, ловко группировались и кубарем скатывались вниз по откосу, поднимая вверх, в солнечные лучи то ли пыль, то ли мошкару.
Я остолбенел. Если бы к тому моменту я уже посмотрел бы Финчера, Вачовски и Тыквера вместе взятых, я бы сказал, что им такая картинка и в страшном сне не приснилась бы. Это в какой-то степени походило на мясорубку в Стенке Паркера. Только тут мясорубкой был наш поезд, и он, втянув в себя всех мужиков этого сурового края, со всеми их бедами и болью, сейчас перемалывал и выплевывал в тундру, как ненужный материал.
Только с третьего рейса я привык, как и обещал тот дядька, что все рыбаки самостоятельно садятся в поезд, платят проводнику свою копеечку, и самостоятельно спрыгивают, где посчитают нужным. И не надо им мешать, они четко знают, что делают. И еще я понял, что они не несут зла. А зло все от баб! Все, как учил тот мужик в тамбуре.
С выходными вас всех!!!
Стоит ли говорит, что с этим мужественным человеком все закончилось хорошо! Таким образом он пробежал 7 км. Нет, поезд он разумеется не догнал, мы же тут не сказки рассказываем. Нет, но зато в таком режиме он добежал до ближайшего полустанка, где ему и оказали помощь, в которой он, как я полагаю, и не нуждался.
Во мне эта история всколыхнула воспоминания студенческой юности, когда мы летом подрабатывали в качестве проводников поезда Москва-Мурманск-Никель. За 2 лета, как я таким образом работал, случилось столько всего, что хватит на пару книг: один любовный роман и минимум один роман-авантюра. Но конкретно этот случай мне напомнил мой самый-самый первый рейс.
В город Никель мы приезжали уже поздно вечером. Из-за полярного дня там солнце светило круглые сутки, поэтому на подъезде к Никелю мне удалось оглядеть пейзаж. Это была готовая декорация к фильму про Марс. Даже менять ничего не надо: те деревца, которые боязливо стелились по оранжевому мху, в кадре можно было принять скорее за торчащую проволоку или за когти инопланетных существ, но никак не за растительность. Кое-где между мшистыми кочками проглядывала вода этой гигантской Гримпенской трясины, но она тоже была совершенно неземного цвета, так что это тоже декорацию не нарушило бы. Иными словами картина за окном не предполагала никакой вокруг жизни вообще. А когда вместо города с вокзалом поезд въехал в какой-то завод, последние пассажиры вышли, локомотив отцепился и укатил куда-то и мы остались совсем совсем одни, наедине с пустым полуразрушенным заводом и марсианским пейзажем, руки студентов сами потянулись за заначками водки. Короче через пол часа стоянки в этой пустыне весь состав не вязал лыка.
Проснулся я утром оттого, что в моем вагоне деловито шаркали какие-то люди. Я выглянул из купе, строго сдвинув брови, вагон был полон то ли рыбаков, то ли грибников, короче мужчин с немыслимо красными лицами, все в каких-то брезентовых куртках поверх толстенных свитеров. В проходе стояли их железные кузова с ремнями, мужики дружно хохотали, обсуждая что-то свое. Я вышел, прокашлялся и хриплым голосом потребовал предъявить билеты. Вагон замолчал ровно на 3 секунды, несколько десятков красных глаз уставились на меня, а потом грянул не хохот, гогот.
Прежде всего мне конечно надо было сначала умыться. Потому что тогда я бы увидел в зеркало, с каким ирокезом я вышел в люди. А потом у меня было бы время прийти в себя, и тогда я вспомнил бы, что меня предупреждали об этом явлении. Это действительно и рыбаки, и грибники, в зависимости от погоды и сезона. Сегодня это были сборщики морошки. В отсутствие работы в 90-е мужики, как и многие века до этого, кормились тем, что сами смогут добыть. В этот момент "перла" морошка, которую можно было выгодно сдать в какой-то там пункт приема и выручить каких-то денег. По традиции эти дядьки никогда не покупали билеты, а просто отстегивали проводнику какую-то копеечку. В сумме получалась неплохая цифра. А власти в виде контролеров и милиции в этом заполярье все равно не существовало никакой.
Хмуро собрав с мужиков деньги, пропустив мимо ушей плотный поток сарказма в мой адрес, я принялся убираьт вагон. Через 3-4 часа у нас был Мурманск, а вот там уже и проверки, и СЭС, и все прочие, надо было привести все в порядок, тем более, что тут еще присутствовали кое-какие следы ночной попойки. Выйдя в итоге с веником в тамбур, я обнаружил там одного из грибников. Он по-хозяйски открыл дверь и курил, задумчиво вглядываясь в пейзаж. Поезд здесь шел очень медленно. Просто потому, что чуть быстрее, и рельсы разошлись бы в стороны. И все же я сделал мужику замечание, чтобы он закрыл дверь, потому что это опасно.
- Ты в первый раз тут проводником что ли? - шумно выпустив дым, поинтересовался он, даже не взглянув на меня, - ничего, привыкнешь. Ты главное запомни, что человек сам по себе не несет зла. Если ты ему зла не несешь, то и он не несет.
Я понял, что он все равно дверь не закроет, все равно будет тут стоять и курить, а вместе с этим нести свою философию про добро, а у меня по-маленьку начинала болеть голова, так что я смирился и продолжил подметать тамбур, краем уха слушая поучения рыбака.
- А зло все от баб! - неожиданно вывернул свою философию на наболевшее мой собеседник, - Вот ты к ней с добром, а она нет, все норовит укусить побольней. И опять же войны все из-за баб! Людям-то показаться перед этими лярвами покрасивше надо, вот и калечат друг дружку!
Это разделение человечества на людей и прочих баб выдавало в нем философа с глубокой душевной раной.
- Так что ты, паря, учти! Ебать их - еби! Но душу свою им не давай! Сожрут и в зубах еще поковыряются, чтоб и следа от души твоей не оставить, - от помолчал, - Так-то. Ну прощай!
На этих словах он прыгнул. Я замер в ужасе. Самоубийство?! Причем в первом же рейсе?! Вот это карьера!!! Быстрее реагировать! А что делать-то? Стоп-кран в такой ситуации-то можно рвать? Елки, как назло все эти правила из головы вылетели. Я дернулся к открытой двери и увидел картину, которая до сих пор стоит у меня перед глазами:
Розовое восходное солнце освещало оранжевую мшистую равнину. Кое- где сверкала болотистая вода, так что пришлось немного щуриться, от чего солнечные лучи и блики от воды получили радужную окраску. Поезд тут делал плавную дугу, поэтому, выглянув наружу, можно было увидеть весь состав, от старенького тепловоза, до последнего вагона. И во всем поезде, тоже радужно бликуя на солнце, были вот так же открыты двери, и отовсюду медленно, как в замедленной съемке, сыпались мужики. Один за одним они прыгали из поезда, ловко группировались и кубарем скатывались вниз по откосу, поднимая вверх, в солнечные лучи то ли пыль, то ли мошкару.
Я остолбенел. Если бы к тому моменту я уже посмотрел бы Финчера, Вачовски и Тыквера вместе взятых, я бы сказал, что им такая картинка и в страшном сне не приснилась бы. Это в какой-то степени походило на мясорубку в Стенке Паркера. Только тут мясорубкой был наш поезд, и он, втянув в себя всех мужиков этого сурового края, со всеми их бедами и болью, сейчас перемалывал и выплевывал в тундру, как ненужный материал.
Только с третьего рейса я привык, как и обещал тот дядька, что все рыбаки самостоятельно садятся в поезд, платят проводнику свою копеечку, и самостоятельно спрыгивают, где посчитают нужным. И не надо им мешать, они четко знают, что делают. И еще я понял, что они не несут зла. А зло все от баб! Все, как учил тот мужик в тамбуре.
С выходными вас всех!!!
Комментариев нет:
Отправить комментарий